Достоевский, безусловно, был таким ездоком, и оставался им очень долго. Если бы не не один случай. Очередной раз проигравшись в пух и прах, выпавший из-за пазухи у Христа младенчик Достоевский побежал в храм - отмаливать грехи, мол, возьми меня, боженька. опять к себе за пазуху, пригрей, покатай.
Но дело было ночью, и заплутав в полузнакомом немецком городе, Достоевский прибежал не в муттер-кирху, а в синагогу.
Оставшись наедине с безжалостным Богом-отцом-законом, без посредника, без защитника, братика родненького Иисусика, Достоевский испытал ужасное потрясение человека, которому к сорока годам пришлось таки повзрослеть.
Так Достоевский перестал кататься на Боге, начал прилично пописывать и перестал играть на деньги. Хорошего настроения этого ему не добавило (то и дело жаловался - мол, приходится литературным! трудом! зарабатывать! на жизнь!!! а не праздно пописывать на досуге, смаковать текст), но зато добавило кое-что в литературу. Конечно, богоносцем он от этого не сделался, но кое-что полезное нам принес, и на том спасибо.