Он встал на колени, как он знал, полагается просить, встал спиной к колокольне, к дырам ее, носки сапог, пошарив в дыре, укрепились там, и наклонился вперед так, что коснулся лбом сырых воняющих сырой штукатуркой досок.
— Господи, или кто там, я не знаю... — начал он, остановился и подумал, чего же попросить. — Сделай так... чтобы судьба моя была необыкновенной. Чтоб была она... — он замялся — ...как в книгах!
(Молодой Негодяй).
мда. Забыл упомянуть - в каких книгах. А книги тем временем стали совсем не те, что раньше. Вот и вляпался.
И дальше -
— Ваше Величество, всемогущий Дьявол, — радостно начал книгоноша, игнорируя голос провинциального салтовца. — Вы являлись доктору Фаусту или его творцу Вы подписали бумажку с Мельмотом и с некоторыми другими смелыми... Я тоже смелый. Помогите мне. Уберите Кулигина с моего пути. Ушлите его куда-нибудь, пусть он пишет Анне талантливые письма красными чернилами, как писал когда-то с целины. Ушлите его опять на целину, а? Уберите его, я не возражаю, я хочу остаться с Анной, она нужна мне. Сделайте, а? Это программа-минимум. А максимум — Ваше Высочество — помогите мне быть всегда необыкновенным, всегда героем.
P.S. Ну, и последующий второсортный литературный успех Эдички символизируется совокуплением с большой еврейской женщиной
Еврейская женщина, доставшаяся ему, освобожденная от чешуи одежды полностью, оказалась могучим животным тяжелого веса, этаким белокожим гиппопотамом. Гиппопотамий зад, широкие ляжки и груди женщины — во всем этом месиве плавал наш герой, воображая себя необрезанным худым евреем Шагала. Сказать, что богиня Деметра не возбудила его, было бы величайшей несправедливостью к рубенсовской женщине Анне. Книгоноша побывал в рубенсовской туше множество раз в «брачную ночь» и всякий раз оставлял в даме частицу себя.