Исторические симпатии Хилько во многом определяли не достижения и подвиги народов, а форма и размер шапочек. По словам Хили: « Я люблю или дуже восточных дураков, или дуже западных, с рожками». Себя он отождествлял с «дуже западными», из-за высокого роста, плотного телосложения и арийских черт лица. Хилько подметил, что вычурность шапочек находится в прямой зависимости от жестокости народа; точнее наоборот, народ жестокий, потому что шапочки навороченные.
Сергей Михайлович Хилько «Хиля» родился 16 июня 1965 г. в Киеве. Отец работал на железной дороге, мать в научно – исследовательском институте. Ещё были сестра, брат и бабушка. Необходимо уточнить, что отец жил в городе Кандалакша, на Белом море; на свадьбе у троюродной сестры Серёга выпил, и, обнажив член, плясал, пока его не скрутили; троюродного брата он представлял так: «Познакомьтесь, это мой брат Боря, дурак», а бабушку звали Джонс, потому что Хилько стриг её под каре, как у Брайана Джонса, гитариста из Rolling Stones.
Чем занималась мать на работе – неизвестно. Можно предположить, что работала она в библиотеке, потому что у Серёги не переводились библиотечные журналы «Техника – молодёжи», из которых он узнавал, какие танки были на вооружении вермахта и какими эмблемами отличались самые мракобесные рыцарские ордена. В 1982 году Хилько окончил среднюю школу, был ещё кружок рисования при Дворце пионеров. Писать стихи и рисовать Хиля начал в пятом классе, ничего из его школьных произведений не сохранилось.
Своё творчество он называл лють.
Жил он на одной из самых мрачных окраин Киева, Лесном массиве. Хотя Серёга и не был певцом малой родины, Лесной клацает зубами в каждой его строчке. С подросткового возраста Хилько хотел стать порноактёром, внешность позволяла, но осуществить мечту при коммунистах было невозможно, а к моменту крушения системы Серёга порядком полинял – страшноватый цвет лица, ушли зубы, поседел. Какой-то шестидесятничек красиво сказал: «всего на жизнь свобода опоздала».
Медицинское образование Хилько началось ещё в школе. Первый раз в психбольницу он попал из-за отравления Domal-ом, клей «Момент» тогда ещё не изобрели, и дети дышали ГДР - овским пятновыводителем, в нём содержался хлороформ. Сам он описывал этот случай так: « В ушах зашумело, над Землёй поднялась сильная пыль, полетел фашистский орел, открываю глаза – блядь, уже в Павлова, а над койкой безумец с сопелькой стоит!». Потом его забирали в больницу Павлова и Глеваху регулярно, из-за разных эксцессов; но зато не призвали в армию, поставив в военный билет печать «В мирное время к воинской службе не годен», в народе называемую «Семь бэ». Хилько конечно хотел «побегать с пулемётиком», но его вовремя раскусили. В больницах Серёге не понравилось, из опыта общения с психиатрией он вынес божбу «Хай будет Павлова мине», эквивалентную уголовному «Век воли не видать». Однако, нет худа без добра, в больницах Хилько заводил интересные знакомства. Свои первые взрослые стихотворения, «Парад уродов» и «В театре апиреты» Хиля написал после знакомства в сумасшедшем доме с Юрием Тюрменко.
Хилько проработал почти во всех театрах Киева. Осветителем, монтировщиком сцены, гардеробщиком. Эти профессии способствуют алкоголизации, и Хилько не был исключением. Долго на одном месте он не задерживался, пьянство и нонконформизм вели его из театра в театр.
На выставке Ильи Глазунова в Музее украинского искусства из гардероба украли несколько жлобских шапок. Гардеробщиком был Сергей Хилько - вместо того, чтобы сторожить шапочки, он рассматривал картины Глазунова. Вечером, сетуя товарищам на мелочность музейной администрации, Хиля неожиданно засмеялся, и сказал: «Х..ня-х..ня, всё равно, Глазунов – фуфло». Кроме пьянства, Хилько не чурался и других развлечений – «sex, drugs and rock&roll». С сексом было не очень, ухаживать долго не мог, приблизительно через полчаса после знакомства переводил разговор на то, что ему от девушки нужно. Иногда употреблял пугающие слова, например: «спидорастивсь». Один раз познакомился в метро с дамой, сказав ей: «Девушка, у Вас такие ноги!». Постоянной женщины у него не было, он мастурбировал и хвастался, что личным рекордом было одиннадцать оргазмов в сутки. Перед событиями, в 95-м году, он встречался с малолетней мулаткой, но её мать, жлобиха, была категорически против Хилько. При расставании Серёга сказал мамаше так: « И вообще, Ваша дочка очко не бреет; всё равно, что барана е..шь».
Хилько употреблял любые доступные наркотики. Предпочитал, однако, РСР, хотя в Киеве это редкость. Убивал всё сразу, не оставляя ни на завтра, ни на потом, а тем более на выходные. Зависим ни от чего не был, выручал алкоголь, который не отдаёт своих близких на растерзание ложным богам.
Рок-н-ролл - это Rolling Stones, для Хилько Мик Джаггер был символом всего «сильного», сейчас это место в общественном сознании занято Бэтменом, только с обратным знаком.
Художественную литературу не любил, предпочитал историю, которую воспринимал не как «процесс развития природы и общества», а как описание зверств и надругательств. Восхищался, как кто-то выгнал откуда-то каких-то остготов. Кроме этого, исторические симпатии Хилько во многом определяли не достижения и подвиги народов, а форма и размер шапочек. По словам Хили: « Я люблю или дуже восточных дураков, или дуже западных, с рожками». Себя он отождествлял с «дуже западными», из-за высокого роста, плотного телосложения и арийских черт лица. Хилько подметил, что вычурность шапочек находится в прямой зависимости от жестокости народа; точнее наоборот, народ жестокий, потому что шапочки навороченные.
В кино Хилько признавал только два жанра – ужасы и порнуху, любил фильм «Иди и смотри» Элема Климова, а в нём сцену, где партизаны всем отрядом плевали на чучело Гитлера. Серёга обращал внимание собеседников, что это не бутафория, а «настоящая зелёная сопля».
Из исторических личностей любил Гитлера, которого фамильярно называл «дедушка», рисовал его в женском белье, в чулках, иногда в дуэте с Миком Джаггером. Гитлер у Хилько никогда не унывал, был вездесущ и всегда кого-нибудь губил; если продолжать параллель с «Бэтменом», то Гитлер – это Джокер, который, скрываясь от Бэтмена, просто переехал из Готтема в город по соседству; но ближе всего к хильковскому Гитлеру -Фредди Крюгер.
В стихах Хили присутствуют богохульные мотивы, хотя Бога он боялся. Для Хилько Бог был синтезом психиатра и участкового, возведённым в невероятную степень, он мешал баловаться и «гулять по богатому», но ничего не поделаешь, и сколь верёвочке не виться…. Хиля мог позвонить ночью и вполне серьёзно спросить, будет ли ад за мысли, или только за дела. Сейчас, конечно, уже всё равно…
Был ли Хилько христианином – не знаю, из буддизма он знал про красношапочный и желтошапочный толк, а признавал тот толк, где не было ада. Кроме богохульства, Хилины стихи наполнены антисемитизмом. По крайней мере, человеку неподготовленному это бросается в глаза. На самом деле проблема значительно шире – евреи, украинцы, белорусы, поляки, весь мир.… Издевательство над национальной гордостью – важнейшая составляющая отвязанного хильковства, антисемитом он не был, просто не упускал возможность оскорбить целый народ. Кроме того, когда в стихах «жидочки» притесняют «бульбашей» или «вкраинцев», нужно помнить, что для Хилько потерпевший – персонаж комический, которого не жалко, особенно, если у него "восьмеро дітей, бабуся й хворий тато". Хилько был адептом чистого искусства деструкции.
В быту Сергей был очень сложным человеком. Соседи его не любили, рассказывали дискредитирующие истории, вот некоторые из них:
- В драке откусил соседу кусок уха. Сосед, бык, после совместного распития самогона, попытался украсть у него кассету, так что Хилько был прав.
- Справлял нужду с балкона. После того, как в унитазе был разведен костёр, и вода слита, унитаз рассыпался, не бегать же каждый раз в лес. Мать ходила к соседке, а Хилько не считал нужным одалживаться. Поставьте себя на место человека без унитаза, живущего на восьмом этаже, балкон выходит во двор …
- Издевался над животными и детьми. Известен только один случай – отобрал у соседской девочки игрушечную собачку и спалил у неё на глазах.
- Отбирая пенсию у бабушки, избивал её и, держа за ноги, засовывал в мусоропровод. С мусоропроводом – это было его «ноу-хау». Отец присылал из Кандалакши деньги, но всему хорошему приходит конец. На работе платили оскорбительно мало, кто работал монтировщиком сцены в театре, знает, как оплачивался этот труд.
- Намазал спящему соседу лицо говном. Жлоб сосед завёл моду спать на балконе, при этом страшно храпел. Хиля примотал к бабушкиной палочке детский совок, унитаз и так уже был разрушен... Сосед перестал спать на балконе, храпел в свои ковры.
Из безобидных шуток интересна такая – он узнал телефон паспортистки из ЖЕКа, позвонил ей, и попросил обмыть умершего соседа. Когда та переадресовала Хилю в церковь, он стал причитать: « Так він же не хрещений, а здзвізджений, у церкві сказали, що треба до паспортистки. Прийдіть же ж обмийте, бо він же воня!»
Писать маслом Хилько начал внезапно, в 91 году, до этого рисовал только карикатуры, шариковой ручкой или карандашом. К тому времени отец перестал присылать деньги, Хилько не работал, цены росли. Вскоре умерла бабушка, и Серёга лишился пенсии.
Продажа картин была его единственным источником существования, не считая, конечно, зарплаты матери. На заработанные живописью деньги Хилько гулял, когда не на что стало покупать холст и краски, рисовать перестал.
Потом сплошной террор.
Мать ушла на пенсию, стала ходить летом по квартире в валенках. Чтобы выжить, стали сдавать комнаты в наём. Рядом рынок «Юность», квартиранты были; пакистанцы, китайцы, афганцы, по семь человек сразу. Китайцы жили с женами и детьми.
Главный китаец сделал Хиле выговор: «Мама не дура, мама не на хуй!» Пакистанцы сбежали, оставив неоплатный долг за телефон. За квартиру без телефона платили мало, они с матерью голодали. У Хилько обнаружили цирроз печени, доктор запретил пить. Участковый заставил его рисовать стенгазету для детской комнаты милиции. При встречах Хиля жаловался на то, что мать сильно храпит, они спали с ней в одной комнате, в остальных гуляли квартиранты.
Им овладела мысль, что мать виновата, родив его на свет. В нашу последнюю встречу на воле он рассказал, что голос из телевизора сообщил ему, что жить осталось три года, он должен искупить грехи мира, его принесут в жертву. Снова жаловался на храп.
Мне было не до него, и я ему посоветовал убить мамашу, раз она по-хорошему не понимает.
Через неделю позвонил приятель из Лондона, сообщил, что Хилько отрубил матери голову.
Мы виделись с ним ещё один раз, поговорить нам не дали, взяли для него только две пачки «Примы».
Он был признан невменяемым, и направлен на лечение в спецпсихбольницу, в город Днепропетровск. На запрос больница ответила, что такого у них нет, и никогда не было; я встречал людей оттуда, о Хилько никто ничего не знал. Хилько умер 30 июня 1997 года в Днепропетровской тюрьме, насильственной смертью. Всё сбылось, только прожил он в два раза меньше, чем накуковал телевизор. Употребляя слово «андерграунд», вспоминайте Сергея Хилько, безумного поэта, художника и убийцу.
Грунт давно осел, можно ставить памятник.
Владимир Золотарев:
С Хилей меня познакомил Костя Кравченко. Я тогда жил в стратегически выгодном месте, в котором было удобно выпить кофе и покурить чего-нибудь на пути в Дом кино. По этой причине разнообразные друзья, знакомые и совершенно незнакомые постоянно зависали на моей кухне с белым холодильником «Днепр» (такой же, только красный, называется Bosch и стоит 5000 баксов). В общем, как-то среди этой публики оказался Хиля. То, что он немного не в себе, было заметно сразу, как, впрочем и то, что он – большой талант. Хиля выдавал. В разговорах он активно не участвовал, но ни одна тема не обходилась без его комментариев. Комментарии всегда были самого уничижительного свойства и сводили весь пафос дискуссии к какой-нибудь пошлости или гадости.
Хилько запомнился мне эдаким пятиклассником-переростком и в дальнейшем это впечатление укрепилось. Все знают, что нет существ более злобных и жестоких, чем дети, равно как нет существ более беззащитных. Хилько был настоящим большим ребенком, абсолютно без всяких там понтов и прикидываний. Он был таким на самом деле. Впрочем, со мной он почему-то старался вести себя по-возрослому. Не пил (категорически), вовремя отдавал одолженные деньги, звонил заранее и спрашивал разрешения зайти. У него даже был бизнес – я заказал ему подрамники и он (уж не знаю, где он их набрал) приволок их как-то целую охапку. В то время Хиля уже не рисовал. О своей жизни рассказывал неохотно, ругал пакистанцев, которые слушают свои дурацкие песни и не платят за квартиру. Собака из-за них живет на балконе. Потом выяснилось, что собаку (если она вообще была) Хиля отдал, а насчет пакистанцев у меня сложилось впечатление, что они расплачивались с Хилей гашишем. Историй и стишков Хиля исполнял неохотно. Видно было, что они ему не очень интересны. Зато слушал много музыки. Брал у меня охапки кассет и дисков. Наибольшее впечатление на него произвела Дайманда Галас. Видно, в ней он услышал знакомую лють. При каждой встрече (а захаживал он часто) Хиля всячески благодарил меня за Галас, причем возникало ощущение, что это я сам ее придумал и спел. Тогда же Хилько завел манеру звонить по ночам, а вернее, по утрам, часиков эдак в пять. Помню, однажды он бодрым и переполненным счастьем голосом объяснял мне, сонному дураку, что все наши беды от того, что мы неправильно считаем. Считать, по его мнению, нужно не с нуля, а с единицы «Что такое ноль? Ну что такое ноль? Ведь один это один! А ноль?» и т.д. в том же духе 45 минут. Теперь мне кажется, что в тот период Хилько начал взрослеть, но не знал, как это делается. Раньше он защищался от «взрослости» с помощью придуманного им мира и собственного языка, но в какой-то момент они ему стали неинтересны. Настоящий «взрослый» мир представлялся ему таким же как его выдуманный, только случившийся на самом деле. Головоньки рубать в этом взрослом мире можно было так же легко, как и в детском. Не получилось. Похоже, что рядом в этот сложный момент взросления просто никого не оказалось и никто не объяснил Хиле разницы. Хилька воспринимали как «приколиста», но кем кем, а приколистом он точно не был. Не знаю, было ли у него вообще чувство юмора в привычном нам смысле. Перманентное злобное ерничество было его обычным, нормальным, серьезным состоянием.
Я совершенно точно знаю, что после убийства друзья пытались его найти, но безуспешно. Менты его сховали. Видимо обезумевший Хилько был очень удобным клиентом и пришелся весьма кстати для каких-то ментовско-бандитских расчетов. Судя по всему, Хиля был действительно принесен в жертву. От Хили у меня осталась бутылочька очень старинного вида. Такие бутылочки обычно присутствуют на картинках в детских сказках в роли сосудов для хранения ядов. Бутылочка стоит в книжном шкафу, в нее воткнута тонкая ветка платана с шишками, а прямо за бутылочкой расположилась глупая книжка «Закат Европы»
НЕМНОГО ОБ ОСОБЕННОСТЯХ ХИЛЬКОВСТВА
Для меня главной особенностью хильковства был специфический язык. Это ни в коем случае не был суржик, Хилько разговаривал нормально (с характерным и теперь не так часто встречающимся киевским акцентом), просто он постоянно изобретал какие-то неологизмы, а многие слова употреблял в уменьшительно-ласкательной форме. Вернее всего эту форму можно назвать уменьшительно-издевательской, потому что слова произносились с особенной гадкой интонацией, а все возможные смягчения в них всячески подчеркивались. К примеру, знаменитая «шапочка» звучала примерно как «щщяпочька» с длинным и мягким «щ» в начале. При этом, насколько я помню, особенностью хильковского языка было то, что в русских словах он сохранял украинское произношение, то есть та же «шапочка» была не «шапачка», как это обычно бывает, а именно щщяпочка, с настоящим и полновесным «о» в середине.
Хилько постоянно создавал новые определения и понятия для явлений, которые никому бы в голову не пришло выделять в качестве самостоятельных. Мне запомнилось мЕчиковство. Это некое имманентное свойство всего, где бьютЬся на мЕчиках. То есть, фильмы, романы, исторические персонажи и ситуации где в качестве важного атрибута присутствуют мечики кратко и емко характеризовались этим определением. Хиле принадлежит еще как минимум три оборота, прочно вошедших в язык его знакомых. Первый – «бо дуже ж». Передать его прямой смысл затруднительно, попробую это сделать на примере. Вполне могла быть такая фраза «А Петька-то поехал в Лондон. Бо дуже ж.» То есть, порядочные люди в Лондоны не ездят, а ездят всякие буржуи, которым и сказать в свое оправдание нечего кроме «бо дуже ж». Что именно «дуже» не уточняется, а, напротив, всячески подчеркивается, что никаких уважительных причин для поездок в Лондон у нормальных людей не бывает. Второй оборот – «свято ж». Широкого профиля, но тоже, как правило, в качестве «объяснения» злонамеренных субъектов по поводу того, почему они кого-нибудь губят. «Опять улицу перерыли. Пройти нельзя. Свято ж». Третий оборот, а вернее слово – «друг». Правильно произнести его очень трудно, звучит оно примерно как «дрюхь». Обозначает ненадежного и фальшивого человека, либо знакомого человека, преследующего неблаговидные цели в данной ситуации, либо вообще употребляется для иллюстрации непрочности и иллюзорности человеческого бытия. Хилько мог вполне сказать «дрюхь» и о себе самом.
СЕРГЕЙ ХИЛЬКО, БЕЗУМНЫЙ ПОЭТ
