Двадцать лет назад его сверлили в университетской больничке, без наркоза, зашпаклевали дрянной пломбой, которая вывалилась лет через пять. Год или больше я ходил с дыркой, пока зуб не заболел, уже в Австралии. Заделывая дыру, зуб рассверлили так, что он через пару недель треснул и от него откололся большой кусок. Опять заделали. Через пару лет под этот же зуб подрылся другой зуб, так называемый зуб мудрости, и подрылся не то что бы мудро, но быстро, ловко, глубоко и всерьёз.
Ложноименную мудрость уничтожили, покачали головой и сказали, что от несчастного зуба осталось немного, но попробовать сохранить можно. Корячились так и сяк еще два года, сверлили каналы, ставили и снимали пломбы, три страховых компании разорилось, один дантист попал под суд. Наконец сделали коронку. Этой осенью коронка обломилась вместе с половинкой зуба. Дантисты развели руками и сказали, что больше выкачивать деньги из этого зуба даже они не в состоянии, так что придется это безобразие убрать. Ловкий восточный человек повозился пять минут с блестящими гестаповскими инструментами, зуб издал слабый хруст и пал.
Я взял этот зуб на память. Он лежит в прозрачной упаковке, слегка окровавленный, почернелый, косо обломанный, с блямбой временной пломбы. Он похож на толстовского Хаджи-Мурата и я гляжу на него с идиотической толстовской грустью. Он многого отведал в жизни, любил, страдал, был много раз испытан на прочность, но стоял прямо до конца, пока не был сломлен превосходящей силой мира сего.
Спи спокойно, скромный герой челюстей Балалайкина. Без тебя в рядах моих воинов и тружеников навсегда останется зияющий провал на правом фланге.